Капитан держался первое время, ходил трезвый, но сильно тупил и комплексовал, пытаясь прикрыть свой страх и внутренние переживания агрессией или бравадой с казарменным юмором. Еще он имел бедный словарный запас, много мата, слова-паразиты и часто повторяющиеся поговорки.

Так получилось, что знакомство с воспитуемыми он начал с меня. Вызвал в кабинет и заорал: «Встань смирно, когда разговариваешь с офицером!» Еще сдерживаясь, я заметил: «Командир, я не в армии. Да и когда это жандармы офицерами считались? Так что ты уже тоже не армейский».

Капитан долго переваривал услышанное. Потом вскочил, подбежал ко мне и нервно выдал: «Что-то ты вообще мышей не ловишь. Бля...» Начав закипать, я прикидывал расстояние до его подбородка, чтобы ударить. Но решил повременить с этим и выдал: «Ты чего, болезный, кота во мне увидел? А бля..., как я понял, это ты представился?»

Здесь еще важны интонация и выражение морды. Капитан закрутил головой, судорожно сглотнул слюну и резко протиснулся к выходу. Добежав до дежурки, он накатал рапорт.

Так я оказался в ШИЗО. Там со мной побеседовал начальник отдела безопасности. Рассказал я ему, как дело было. Майор признался, что таких придурков, как наш отрядник, нужно в ЛТП закрывать. Но работать некому - вот и приходится иметь дело с дегенератами. Еще он поведал, что капитана уже раз двадцать посылали в пешее эротическое путешествие и два раза избивали блатные. Ну а меня перевели в другой отряд.

Как отрицательно настроенного и давшего отпор менту, меня подтянули блатные, устроили в нормальный спальный проход на нижний ярус. Сумку я сдал в баульную, где постоянно дежурил младший дневальный. В числе прочего у меня в бауле хранилось много пачек дорогого курева. Сам не курю, но сигареты - главная «валюта» в неволе.

Через день, разбирая вещи, я заметил, что пара пачек пропала. Сказал об этом смотрящему, но намеренно преувеличил кражу до десяти пачек. Это целое состояние для неимущих зеков. По понятиям, дневального сторожа обязали вернуть пропажу. Только «крысой» его не объявили - доказать, что он «скрысил», невозможно. Мало ли - он отлучился, а в баулах порылся кто-то другой. Хотя я чувствовал, что дневальный на этом погрел руки.

Он не мог смириться с несправедливостью моих обвинений и не мог отдать столько денег или курева. Дневальный ломанулся к отряднику, дал ему весь расклад. Старый майор вызвал меня знакомиться. Но я попросил послушать у кабинета братву, а сам сказал майору, что боксер и плохо слышу. Отрядник принялся громко говорить, авторитеты в коридоре внимали ему с большим интересом.

После взаимного представления майор принялся хлопотать о своем стукаче-дневальном. Он начал стыдить меня и говорить, что из баула пропали две пачки, а не десять. Улыбнувшись, я выглянул в коридор и спросил братву: «Все слышали? У меня действительно пропали две пачки. Делайте выводы!»

Их сделали. Раз майор не воровал - его тогда на работе не было, - то «скрысил» его осведомитель-дневальный. Такая масть не может охранять чужие вещи. Ночью «несуну серогорбому» сломали руку и отправили в больницу. Все активисты притихли и стали меньше стучать.

Начальник ОБ снова признался, что майор отрядник - старый недоумок-войсковик и что по нему «дурка» плачет - так подставить своего человека!

Явка с повинной»

Несмотря на мою откровенность, я снова отсидел в штрафном изоляторе и оказался в другом отряде.

Там рулил лощеный юноша с манерами неудовлетворенного гомосексуалиста. Юнец не носил форму, а вместо нее таскал поддельный «сто первый» «LeviS», немодный пиджак с нашитыми налокотниками и ботинки с дешевого вещевого рынка. Такой маскарад объяснялся тем, что этот отрядник раньше недолго числился опером в отделении милиции, а опера форму не носят. Видно, плохой он был сотрудник, раз его из ментовки выгнали и у нас только в воспитотдел взяли.

Этот манерный молодой человек строил из себя гениальную звезду сыска. Он пытался влезть в душу, протянул мне руку, предложил присесть, закурить, угощал чифиром. Сочувственно-покровительственно глядя на меня, он заявил: «Мы в ответе за тех кого приручили». Нацелившись на его подбородок, я снова сдержался и спросил: «Это ты про своих вшей лобковых рассказываешь?»

Летеха не нашелся с ответом и продолжал лезть в душу. Подстроившись под собеседника, я включил дурку, изобразил раскаяние и, якобы поддавшись на его уговоры, написал явку с повинной про нераскрытые делюги.

В числе прочего признался в том, что мы с гражданином Н-ским В. П. грязно надругались над гражданином В-ским М. А., изнасиловали его с особым цинизмом, после чего замуровали, чтобы скрыть следы преступления. Изнасилованный находится по адресу... (улица и номер дома), насильник Н-ский проживает... (адрес).

Юный отрядник засиял, схватил явку и ломанулся с нею в штаб, где отдал мою писанину замначальника по БиОР, мечтая о переводе в опера. Сразу начались разборки. Начальству наплевать было на то, что насильник «Н-ский В. П». возглавляет местный отдел безопасности, а «потерпевший» В-ский М. А. - это старший опер колонии.

Юный летеха служил недавно и плохо знал сотрудников. Но всех волновало, как это я проведал настоящие адреса высокопоставленных вертухаев! Для развлекухи я сначала напустил туману, после чего увидел, что дело нешуточное, и дал расклад.

Под стеклом на столе у ДПНК лежала бумажка с адресами и телефонами всех, кого нужно вызывать по тревоге. Перед посадкой в ШИЗО меня много раз тягали в дежурку писать объяснения. Пусть я видел ту бумагу в перевернутом виде, но шрифт там был крупный и читать было несложно. Плюс хорошая память на адреса, все-таки в Питере вырос - сколько там улиц, домов, квартир в голове держишь.

Бумажку со стола дежурного сразу убрали в сейф. Странно, но мою явку не отправили по инстанции. Объяснительную по данному поводу тоже не заставили сочинять. Даже в шизняк не закрыли. Начальство пыталось замять дело, но даже среди них нашлись вменяемые и ржали до истерики. Юный летеха надолго стал объектом для насмешек. Ну а меня снова перевели в другой отряд. На этот раз к опытному «зубру» из тех, кто все держит под контролем и с осужденными беседует смотря по личности. При знакомстве майор прямо сказал: «Ты мне не мешаешь, я тебя не замечаю. Иначе поссоримся».

Рулил он умело и ненавязчиво. По спальным секциям не лазил, но все про всех знал. Порядок в отряде был, но не закрученный до маразма. Через полтора года я захотел поехать на поселение и обратился с заявлением к этому майору. Он меня с трудом вспомнил. Мы с ним с первой встречи больше не сталкивались - повода не было. Мы не мешали друг другу жить.Кстати, в этой колонии никто никого не воспитывал. Времена такие были.

Майор в коротких штанишках

Прибыв на поселение, я с горечью осознал, чем дальше зона от центра, тем запущенней в ней порядки и сотрудники. Умные люди в неволе не сидят и не работают, тем более на Северах.

После того как этапники представились операм и отнесли вещи в бараки, нас собрал отрядник - сильно пьющий и поддатый майор в грязном мундире и бриджах. Приглядевшись, мы поняли, что на нем не бриджи, а короткие форменные брюки. Или отрядник после сорока лет снова начал расти, или снабжение в колонии убогое. А может, такая местная мода.

Грязный майор повел нас на далекий склад получать спецодежду. По дороге он держался важно, не отвечал на вопросы, покрикивал на отстающих и матерился, разговаривая сам с собой. На поселении я пробыл два месяца и больше майора не видел. Он ушел в затяжной запой.

Здесь нас тоже никто не воспитывал. За нарушения и пререкания я снова оказался в старой зоне и вскоре освободился.

Свой следующий срок я начал отбывать уже при демократах. Еще находясь под следствием, столкнулся с начальником отряда. Капитан из СИЗО хозяйственных рабочих из осужденных возглавлял. Вот и меня перед судом он дернул, предлагая остаться на рабочке. Вообще-то это в падлу, да и работать я не люблю. В зоне намного лучше - свежий воздух и сон двадцать четыре часа в сутки. Но от скуки я начал ломать комедию и спрашивать отрядника о разных льготах и УДО.

Капитан поведал, что у них такие порядки: все «хозбыки» начинают с низов, то есть сначала выносят мусор из камер, моют полы в коридорах и кабинетах, обслуживают помойку. После испытательного срока они могут подняться по карьерной лестнице в зависимости от профессии.

Пустив натуральную слезу, я признался, что давно мечтал о таком предложении. Самое главное мое желание в жизни - стать мусорщиком и говночистом. Вскочив, я даже выразил желание немедленно приступить к помойным обязанностям.

Отрядник. в силу образа жизни и алгоритма мышления, долго не понимал, шутят с ним или нет. Только когда я попросил у благодетеля облобызать в знак благодарности его руку, он отправил меня в камеру и больше не дергал.

Как свин превратился в кабана

Вскоре я попал на строгий режим. За то время, что я гулял на свободе, воспитательный отдел перестроился. Теперь начальники отрядов, по задумке реформаторов, должны были стать нашими чуткими наставниками, учителями и почти отцами родными.

В нашем отряде числился «папа» - 22-летний лейтенант. Выглядел он лет на шестнадцать. Средний возраст зеков же был далеко за сорок. По велению свыше отрядник часто проводил обязательные профчасы, где нудно зачитывал кодексы и инструкции. Еще он учил писать жалобы и предложения.

Мы прикалывались и задавали вопросы по теме. От них отрядник терялся. Мы также интересовались посторонними вещами. Например, однополым сексом и можно ли нам им заниматься. Летеха краснел и, не реагируя на внешние раздражители, продолжал читать газеты и книги вслух.

После начальство придумало кассу взаимопомощи. Типа, зеки скидываются по безналу и покупают нужные вещи для отряда: телевизоры, чайники и плитки. В других бараках отрядники просто требовали жертвовать. Или ввели обязон: попался -перечисляй деньги или сиди в камере нарушителей. Наш «херувимчик», как мы его прозвали, требовать не умел. Когда дежурил, закрывался в кабинете и всех избегал, наверное, опасаясь грязных домогательств.

Начальство не успокоилось и устроило между отрядниками соревнование, чьи подопечные оформят больше годовых подписок на газету «К честной жизни». Ее издают в Управе - это заляпанный листок с перепечаткой положений закона и восхвалениями осужденными-корреспондентами сотрудников зоны. Подписка стоит дорого. В нашем отряде никто на этот подтиральник не подписался. В других отрядах - многие, опять же откупаясь от нарушений. Нашего отрядника совсем начальство загнобило. Я не выдержал и собрал блаткомитет, заявив, что «херувимчика» в итоге уволят, а на его место поставят подлого дебила, который начнет лезть в наши дела и наворачивать дисциплину.

После «сходняка» мы позвали завхоза, и он начал помогать летехе - снимать нарушения, выносить поощрения или ходатайства на УДО только в обмен на жертвы в кассу или подписку на газету. Так мы и берегли нашего «херувимчика», пока я снова на поселок не уехал.

На новом месте в отряде рулил капитан Свинья - жирный, рыхлый тип, смахивающий на хряка. Он просто доставал нас своей заботой. Вкалываем мы без выходных по двенадцать часов, так еще по вечерам Свинья поселенцев соберет и давай УК или УПК зачитывать. Нам ни постирать, ни отдохнуть.

То же самое и в редкие праздники. Если осужденные начинали роптать, Свинья писал рапорта, нарушителей сажали в ШИЗО, что закрывало дорогу к условно-досрочному освобождению. Так он всех достал, что еще немного и его бы пустили на мясо - зарезали или проломили бы голову. Останавливало только то, что после этого совсем закрутят гайки.

Посовещались мы с вменяемыми парнями, собрали через поселенцев, замещающих на производстве начальников цехов, информацию о махинациях начальства. Отпечатал я компромат на машинке и подкинул отряднику в стол. Недаром Свинью держали в отсталом воспитательном отделе. Зная его самолюбивость, тупость и нелады с начальником, мы все верно просчитали. Отрядник отдал компромат в отдел собственной безопасности, надеясь, что «хозяина» посадят или уволят. Но «хозяин» воровал лес и платил дань наверх. Полковнику ничего не сделали, а сам начальник не стал увольнять доносчика. Он его перевел в дальний лесной филиал.

Семья Свиньи, наоборот, осталась в поселке, так как жена только здесь имела работу, а дети могли учиться.

В лесу Свин вообще одичал и спился. Он стал уже похож не на домашнюю свинью, а на кабана. Его часто били зеки-лесорубы. Жаловаться же капитан боялся, чтобы не уронить свой авторитет. Его жена стала изменять мужу с теми же арестантами. К нам в барак отрядником назначили Тимоху. Он много пил и никого не пытался воспитывать. Всем заправлял завхоз и умные зеки.

После этого поселения я сменил еще несколько зон всех режимов. Везде отрядники не блистали знанием психологии или просто жизни. Их самих было впору воспитывать и учить хорошим манерам.

В любом случае пользы от воспитательного отдела не много. Может, его пора переименовать, как переименовали ментов? Возможно, что с новым названием они станут работать лучше.